Весеннее солнце грело ласково, на сугревках тянулась вверх молодая травка, а ветер приносил с огромного пруда волны холодного воздуха, серая рябь бежала по воде. «Самая простудная погода», – подумала баба Катя, поправляя шаль на голове. Скамейка у материнской могилки скособочилась, нуждалась в покраске, да и крест бы поправить не мешало. Только деда не дождешься – он больше по части бутылочки проворный.

Вот и сейчас: специально позвала его на кладбище после Родительской, чтобы народу поменьше, чтобы не пошел старый по всем знакомым вкруговую, но он и тут уже ухитрился углядеть дармовую выпивку и пропал. Непутевый, одно слово… Как только с ним жизнь прожила? Каким был по молодости – таким и остался, ничуть не изменился. Улыбнулась сама себе: как же не изменился-то? И ростом ниже стал, и от кудрей черных ничего не осталось – плешина одна. А всё королем смотрит.

Баба Катя вздохнула, не спеша стала прибирать могилку, убирать сухую траву. Солнышко пекло спину, но скидывать пальто она не стала – пусть застарелый радикулит прогреется как следует. Народу вокруг почти не было, все уже побывали, помянули, прибрались, лишь рядов за семь, далеко – не видно, сидела компания да слышался разговор чересчур громкий для кладбища – видимо, уже напоминались и хватили лишнего. Не туда ли старый отправился?

Посмотрела вокруг: а кто же это совсем рядом с ней, в ближнем ряду, у Нины? К ней ходить было некому – никакой родни, разве подружки на минутку заглянут, и баба Катя присмотр за могилкой взяла на себя – уж очень хорошим человеком была эта Нина. Катерина вгляделась: мужчина, нестарый еще, весь седой, ставил небольшую оградку на могиле. Рядом лежали инструменты – видно, настроен серьезно. Кто бы это мог быть? Неужто Семён вернулся? Нет, вроде непохож…

Семён с Ниной жили в квартире напротив. Молодые еще – было им по тридцать или нет? Вроде и не было… Нина – добрейшей души человек, всегда Катерину выручала с деньгами до зарплаты, а также по-соседски угощала пирогами. Тогда, 20 лет назад, Катя еще работала – до пенсии оставалась пара годочков.

И Семён был парень хоть куда, прямо как ее дед в молодости: красивый, высокий, крепкий. Работал на хорошем месте, Нину на машине возил. Детишек у них, правда, долго не получалось – но они надежды не теряли. А Господь, видимо, не зря детей не давал: как бы они потом без матери и отца росли?!

Да, Семён-то всем был хорош, но вот имел один недостаток серьезный: заводился с пол-оборота. Гневливый, вспыльчивый – не свяжись. Чуть что не по нему – кровью нальется весь, как бык ноздри раздувает, каблуком землю роет. Правда, с женщинами никогда не связывался – это да. Мать свою любил, жену пальцем не трогал. А вот с мужиками… Идет, бывало, с работы, аж лицом темный, пыхтит как паровоз – это ему опять что-то не под нос сказали. Смотришь: полчаса прошло, на балкон выходит – уже лицо другое, не злое. А это Нина постаралась – ласковая, добрая, она ему, злющему-то, сразу – раз и тарелку с борщом под нос. По голове погладит, приласкает – его и отпустит.

И вот как-то раз – дело к ночи уже, Катерина фильм по телевизору смотрела – в дверь ломятся, кулаками колотят. Она испугалась, деда с дивана подняла. Открыли – Семён бледный стоит: «Я Нину убил».

Как так – убил?! Побежали на площадку, зашли в квартиру: лежит Ниночка на кухне на полу мертвая. Он, вишь, толкнул ее, да в недобрый час – она о табурет споткнулась, упала и об угол стола виском и ударилась.

Как же он горевал-то! На суде просил-требовал: дайте мне, дескать, высшую меру наказания! Посадили надолго, после этого о нем и не слышно было. Да что она сейчас думать-гадать будет – пойдет и узнает.

Баба Катя набралась храбрости, тихонько подошла к мужчине, несмело поздоровалась:

– Бог в помощь!

Седой оглянулся, после паузы негромко сказал:

– Здравствуйте, тетя Катя.

– Семё-ён! Ты ли это?! Живой-здоровый…

Он не ответил. Посмотрел внимательно:

– Не вы ли за могилкой ухаживали?

– Я…

– Спаси вас Господь!

Тяжело опустился на скамейку, сник головой:

– Я-то живой… А Ниночка моя…

В голосе слышалась застарелая мука.

На тропинке и под скамьей пробивалась молодая крапива. Пели птицы. На ель рядом с могилкой опустилась здоровенная пестрая сорока, застрекотала весело – Семён не поднял низко склоненной седой головы. Баба Катя почувствовала, как острым кольнуло сердце, подошла ближе, присела рядом:

– Бедный ты мой Сёмушка… Что же ты? Как? Где живешь? Отсидел?

– Отсидел, тетя Катя.

– Как там, в тюрьме-то, тяжело тебе, чай, было?

– Всякое было. Да я радовался, когда тяжело. Ждал, что облегчение душе будет, если тело-то помучится. Не было облегчения. Стало легче, когда в Бога поверил. Теперь знаю, что в раю Нина. А я уже на земле свои мытарства начал проходить. Знаю, что молится она там за меня – по молитвам ее милосердной души Господь мне Себя открыл. Я вот сейчас всё вспоминаю – так это ведь не я был совсем. Будто не со мной это происходило… А отвечать – всё равно мне.

Баба Катя задумалась:

– Так ты теперь верующий?! Что, и в церкву ходишь?

– Хожу. Я после зоны в монастырь поехал. Только там меня не взяли – и правильно сделали: куда мне с моими грехами в братию… Старец сказал: «В монастырь тебя пока не возьмем. Иди-ка ты в приют при обители – ухаживай за больными, за калеками». Я и пошел. Живу там, что скажут – делаю.

– И – как?

– Старец за меня молится – так думаю. Стараюсь потяжелее работу на себя взять, по ночам встаю к больным. За кем ухаживаю – тоже молятся. По их молитвам надежда появилась.

– На что надежда-то?

– На милость Божию. Простите, тетя Катя, отвык я много говорить – устал. Дай вам Бог здоровья! Сейчас еще поработаю да и пойду. Ненадолго приехал: могилку поправить, памятник поставить.

– Хорошо, сынок, работай… Я тоже пойду.

Вернувшись к себе, еще долго оглядывалась. От седого чуть тянуло ладаном, лицо его было светлым. И весь он – какой-то легкий, тихий – действительно, совсем не походил на прежнего мрачного, темнолицего Семёна.

– Катя-Катеринка, ты моя малинка!

– Пришел, старый! Где носило-то тебя?! Еле на ногах ведь держится – посмотрите на него!

– А кто там у Нины?

– Не узнал?! Это Семён!

– Какой Семён?! Совсем моя Катя-Катеринка слепая стала! Ничего общего с Семёном! Я что, соседа бывшего не узнаю, что ли?!

– Говорю тебе: Семён!

– А вот сейчас проверим!

И расхрабрившийся от стопки – пошел к седому.

До растерявшейся бабы Кати доносилась только брань, которой потчевал ее дед соседа. Тот стоял молча, потом, не изменившись в лице, что-то ласково ответил.

Дед развернулся и поковылял назад. Вернулся – довольный:

– Я же говорил тебе: не Семён это! Кабы Семён был – я бы тут уже пятый угол искал! Я его и так и этак – а он хоть бы разок сругался! Отцом назвал… Другой это человек, Катерина!

И баба Катя не стала возражать мужу.

Ольга Рожнёва

22 декабря 2017 Просмотров: 6 165